Статистика берлинской уголовной полиции приводит за 1941 и 1942 гг. пять нераскрытых убийств женщин — среди них одно двойное убийство — и одно покушение на убийство.
В эти дни руководителем комиссии по расследованию убийств стал штурмбаннфюрер СС Тоготце, Тоготце быстро присвоили звание советника уголовной полиции, но для этой должности у него, кроме нацистских убеждений, не было никаких профессиональных криминалистических знаний.
31 января 1943 года снова была поднята тревога в комиссии по расследованию убийств. У Тоготце еще трещала голова после бурного праздника по случаю десятой годовщины захвата власти нацистами, когда на его стол легло донесение из Кепеника: «На участке 56 Кепеникского городского леса найдена задушенная неизвестная женщина средних лет».
Тоготце прочитал эти две телеграммные строки несколько раз. Как назло, снова убийство женщины! Неужто серия нераскрытых убийств женщин будет продолжаться? Но это может погубить его карьеру раньше, чем она успеет по-настоящему начаться.
Его броню отменят, и Тоготце как образцовому офицеру СС придется «изъявить свою готовность отправиться на фронт…» Ну нет, это убийство он должен раскрыть во что бы то ни стало!

В этот момент в кабинет советника уголовной полиции и штурмбаннфюрера случайно забегает один из молодых комиссаров нового призыва. Его зовут Хейнц Франц, ему еще нет и тридцати лет, член партии, активный штурмовик СА, горит неукротимым стремлением сделать карьеру.
— Давайте, Франц, собирайте комиссию и принимайте дело по Кепенику. И горе вам, если вы его провалите, партайгеноссе. Тогда можете сразу писать рапорт об отправке на фронт, — не долго думая, говорит ему Тоготце.
В качестве подозреваемых задерживаются двое мужчин с царапинами, бродяга, пьяный фельдфебель, возчик мусора и местный фюрер гитлерюгенда, но через несколько часов они освобождаются из-под стражи, поскольку не имеют отношения к убийству.
В эти дни Франц читает также дело, на котором стоит фамилия Бруно Людке. В нем фигурируют жестокое обращение с животными и кража лесных материалов.
Франц допрашивает Бруно Людке до половины второго ночи. О чем они говорили в эти ночные часы, осталось неизвестным. Свидетелей не было, протокол не велся, и обоих участников этой чреватой последствиями беседы сегодня уже нет в живых.
О ночном разговоре вообще стало известно лишь потому, что имеется запись в журнале караульной службы полицейской тюрьмы, согласно которой дежурный вахмистр в 1 час 30 минут ночи отконвоировал Людке из кабинета комиссара Франца в камеру.

На следующее утро, комиссар Франц объявляет, что убийство Реснер раскрыто. Бруно Людке словно преобразился. За ночь его строптивое, подчеркнуто враждебное поведение исчезло, и теперь он относится к Францу как к старому доброму приятелю.
Он даже обращается к нему на ты. Еще прежде, чем они доехали до Кепеника, Людке делает в машине предсказанное Францем признание. Улыбаясь, Бруно сознается в том, что убил фрау Реснер!
Дословно его признание не известно — в протоколах оно не сохранилось. Запись в деле сообщает об этой поездке лишь следующее: «В присутствии обер-секретаря уголовной полиции Хейнцмюллера Людке признался в совершении преступления, однако заявил, что не может вспомнить точных подробностей, но будет в состоянии сделать это на месте».
Позже он сознается в содеянном перед остальными сотрудниками комиссии по расследованию убийств, перед штурбанфюрером Тоготце, перед господами из Главного имперского управления безопасности и вообще перед всяким, к кому бы Франц его ни приводил. Только об одном не говорит Бруно Людке: куда девалась сумочка фрау Реснер.

Когда затем комиссар Франц, усовещивая Людке, настоятельно призывает его сказать наконец, где же он оставил сумочку, Бруно начинает сердиться и бросает раздраженно: «Да не знаю я, куда она девалась!»
Среди массы материалов по делу эпизод с сумочкой просто теряется. Ни у кого не возникает мысли о том, что Бруно Людке потому ничего не может сказать о ее местонахождении, что об этом ничего не знает и комиссар Франц.
Все подробности убийства изложены в деле, только о том, где оставил сумочку убийца фрау Реснер, не говорится ни в одном протоколе. Но если Бруно Людке действительно убийца, то должен знать и это, поскольку он якобы помнил куда более сложные детали преступления.
В последующие месяцы Людке демонстрирует такие феноменальные способности своей памяти, что любой мастер мнемотехники позеленел бы от зависти. Вот только куда девалась сумочка фрау Реснер — никак не может вспомнить. Это одна из важнейших косвенных улик, доказывающих, что Людке никоим образом не мог быть убийцей Реснер!
Однако такие выводы в апреле 1943 года еще никто не делает. В комиссии по расследованию убийств ни у кого нет времени для подобных критических умозаключений, поскольку Бруно Людке загружает ее сотрудников все новыми признаниями в убийствах.
В течение нескольких дней он признается еще в семи убийствах, не называя, впрочем, подробностей. То, как он это делает, характеризует ценность этих признаний, и прежде всего методику, с помощью которой Бруно «подготавливается» к признаниям.
В сообщении о допросе 22 марта 1943 года говорится: «Людке напомнили о том, что он и раньше приставал к различным женщинам с безнравственными домогательствами. Людке ответил на это, что, возможно, он задушил еще нескольких женщин. Чтобы вспомнить подробности, ему необходимо, по его словам, поразмыслить в спокойной обстановке. Он пообещал сказать завтра больше».

Между этой записью в деле и следующим официальным протоколом допроса Людке о других убийствах снова проходит лишь одна ночь. Ночь, в течение которой Бруно приводят из его камеры в рабочий кабинет комиссара Франца и лишь после полуночи возвращают обратно.
Никто не присутствует при этой беседе, никто не ведет протокол. Лишь записи в журнале караульной службы дежурного вахмистра в полицейской тюрьме дали возможность установить позже, что в ночь с 22 на 23 апреля 1943 года между 20 часами 30 минутами и 2 часами 10 минутами Бруно Людке был на допросе у комиссара уголовной полиции Франца.
На следующее утро Бруно Людке признается в убийстве еще двух женщин. Он не может сказать точно, где и когда, но готов показать на местах преступлений более подробно, как все произошло.
На следующий день Франц вместе с сотрудниками своей комиссии везет Людке в эти места, расположенные вблизи Кенигс-Вустерхаузена и Вернсдорфа. Слово в слово, как в деле, основательно проштудированном тем временем комиссаром Францем, Бруно рассказывает здесь, что 2 апреля 1941 года в лесу под Кенигс-Вустерхаузеном он задушил шнуром двадцатичетырехлетнюю Кэт Мундт, а затем мертвую изнасиловал.
После этого он приводит комиссию в окрестности Вернсдорфа, чтобы признаться в том, что он здесь семь с половиной лет назад заколол ножом и изнасиловал шестидесятилетнюю торговку Берту Шульц.

Бруно Людке, который еще вчера не был даже в состоянии назвать, где были совершены убийства, сегодня без запинки говорит о вещах, которые произошли более семи лет назад.
Он так бегло отвечает на вопросы комиссара, что остальные криминалисты просто поражены феноменальной памятью умственно отсталого преступника. Они забывают даже о том, что в своем признании накануне Бруно употребил слово «задавил», то есть задушил обеих женщин, и ни слова не говорил о ноже.
На обратном пути в Берлин Бруно Людке признается еще в одном «небольшом» двойном убийстве. Он утверждает, что б мая 1941 года заколол и ограбил супружескую чету Пауля и Гертруду Уманн, владельцев расположенной на станции Грюнау «Лесной харчевни».
О том, что всего за два дня до того убил топором торговку табачными изделиями Минну Гутерман, признается несколько позже, а в тот момент не вспоминает, потому что дело Гутерман лежит в самом низу в стопке на письменном столе комиссара Франца.
Тем не менее о деталях двойного убийства Людке рассказывает со всеми подробностями, — правда, после следующей ночной беседы с комиссаром Францем.

Как и в случае с Реснер, Людке не может вспомнить, что сделал с украденными во время двойного убийства вещами, где оставил два чемодана со спиртным, табаком, консервами и одеждой.
А не может потому, что и комиссар Франц ничего не знает о местонахождении чемоданов. Ведь об этом ничего не говорится в деле Уманнов! Зато там ясно и четко сказано: «Исполнение двойного убийства позволяет сделать однозначный вывод о том, что преступление было совершено не одним, а несколькими убийцами».
В «красном замке» на Александерплац это мало кого смущает. «Должно быть, коллеги тогда ошиблись!» Этими словами комиссар Франц стремится рассеять возникающие сомнения.
Бруно Людке продолжает признаваться в одном убийстве за другим. Признается он и в покушении на убийство тридцатичетырехлетней Терезы Поль 5 июня 1942 года вблизи железнодорожной станции Хоппегартен, которая, к счастью, осталась в живых. И ему верят.
Правда, во время очной ставки, последовавшей менее чем через девять месяцев после покушения, фрау Поль не узнает Бруно Людке. И это при его весьма запоминающейся внешности и после такой памятной для нее «встречи».

Несмотря на все это, комиссар Франц через несколько недель делает своему шефу, штурбанфюреру СС и советнику уголовной полиции Тоготце, сенсационное сообщение о том, что Бруно Людке виновен в совершении убийств, не раскрытых не только за последние два года, но на его совести и все нераскрытые убийства за период с    1924 года на территории, находящейся под юрисдикцией отдела берлинской полиции по расследованию убийств.
В своих «огульных» признаниях Людке среди прочего говорит о том, что 3 мая 1926 года в Кенигсхейде задушил и изнасиловал шестнадцатилетнюю Элизабет Дойе, а затем в том же месте закопал ее труп. Однако, несмотря на самые тщательные поиски и раскопки, проведенные в Кенигсхейде, скелет убитой обнаружен не был.
Но штурмбаннфюрера СС это ничуть не смущает. Так же, как и другие несуразности. Получалось, что двадцать лет подряд человек, который едва мог писать свое имя и в сорок пять лет обладал интеллектом десятилетнего ребенка, водил за нос несколько сотен квалифицированных и знакомых со всеми тонкостями дела криминалистов!
Штурмбаннфюрер Тоготце принимает все это без малейшего сомнения, чтобы отрапортовать в Главное имперское управление безопасности, что преступник Бруно Людке, повинный в убийстве многих людей, схвачен и изобличен.

Но тут происходит нечто еще более невероятное! До сих пор розыскной пыл комиссара уголовной полиции Хейнца Франца ограничивался столицей рейха, поскольку ему были доступны лишь дела об убийствах, совершенных в берлинском регионе. К тому же Бруно в доверительных разговорах с ним заверял, что никогда не бывал в других крупных городах Германии.
Несколько дней спустя в информационном бюллетене Имперского управления уголовной полиции от 15 апреля 1943 года появляется следующее сообщение:
«Убийство в лесу под Гентином, округ Йерихов II. Девятого апреля 1943 года в лесу, примерно в 1800 метрах западнее Гентина, на шоссе № 1 (Берлин Магдебург), в юго-восточной части участка 69, найден труп неизвестной женщины.
Смерть наступила в результате удушения. На основании судебно-медицинского заключения следует предположить, что труп пролежал на месте обнаружения несколько недель…»
И здесь случается самое поразительное: Бруно Людке, который прежде настойчиво утверждал, что убивал только в Берлине (так как комиссар Франц еще не знал о нераскрытых убийствах женщин в других городах Германии), вдруг признается — и снова после ночной беседы с комиссаром — в убийстве под Гентином.

Протокол этого допроса от 21 апреля 1943 года начинается словами: «Приведенный на допрос Бруно Людке заявляет: «Хочу сознаться в убийстве одной женщины вблизи Гентина. Точно указать, когда это произошло, я не могу, но это было не так давно…»
Впрочем, один из членов комиссии по расследованию убийств спрашивает Людке о том, куда тот подевал одежду своей жертвы. Неуверенно и после неоднократных подбадриваний Бруно говорит, что спрятал ее где-то в лесу.
В это время комиссар Франц отчаянно, но безрезультатно пытается добиться того, чтобы документы дела были высланы в Берлин. Магдебургская комиссия по расследованию убийств, которая по ходу следствия подозревает совершенно других людей, не выдает этой документации.
Таким образом, показания Людке неизбежно ограничиваются данными бюллетеня германской уголовной полиции. Одна из записей в протоколе допроса дает это почувствовать более чем отчетливо. Там говорится: «Допрос прерван, поскольку еще не известно содержание дела. Людке поручено еще подумать…»

На месте происшествия, в Гентине, сообщение из Берлина о том, что убийцей якобы является Людке, вызывает безмерное удивление. Здешняя полиция уже давно взяла под стражу подозреваемого в этом убийстве человека и, собственно говоря, реконструировала картину преступления.
Убитая — некая фрау Хозанг из Браунлаге — посещала в Гентине замужнюю дочь и после этого не вернулась домой. Именно дочь подозревается в том, что она вместе со своим мужем убила опостылевшую мать.
И на то есть основания. Исчезнувшую одежду убитой обнаружили в квартире супругов. После упорного запирательства они наконец признались в плохих отношениях с матерью и в ссоре с ней во время ее пребывания в Гентине. Зять был уличен в том, что принес одежду из леса и появлялся у спрятанного подо мхом и сосновой хвоей трупа.
Отягчающим обстоятельством для этой пары являлось также и сокрытие от полиции факта исчезновения женщины. Тем не менее зять поехал в Браунлаге и под предлогом, что теща остается в Гентине, забрал из квартиры все ценные вещи убитой.

И вот, когда следственная группа в Гентине уже уверена в том, что через несколько дней получит признания зятя и дочери фрау Хозанг, из Берлина поступает сообщение, что убийство совершил Людке.
В Гентине возмущаются, протестуют, но безрезультатно, потому что тем временем дело Людке через обер-регирунгсрата Лоббеса — одного из высших чиновников в Имперском управлении уголовной полиции — попадает на стол Гиммлера и тем самым приобретает важное государственно-политическое значение.
Обер-регирунгсрат Лоббес предчувствует, что в деле Людке может быть найден давно разыскиваемый повод. Душевнобольной преступник, на счету которого десятки убийств и который публично предстанет перед судом на показательном процессе как чудовище в человеческом обличье, должен будет доказать всем соотечественникам, насколько необходимо для защиты народа и рейха даровать таким недостойным жизни существам легкую, безболезненную смерть.
Сразу все еще не раскрытые убийства в Германии были выведены из компетенции местных управлений уголовной полиции и их дальнейшее расследование поручено специальной комиссии, руководителем которой назначили, разумеется, комиссара Франца. Спецполномочия, спецмашины, спецбензин — все было предоставлено Гиммлером для специальной комиссии!
Буквально грузовиками возят в Берлин пакеты с делами по еще не раскрытым убийствам. Франц со своим «штабом» выбирает из них сотню и распоряжается сделать выписки с наиболее важными деталями.
Затем он отправляется с Бруно Людке в своеобразное турне — расследовать убийства в различных городах. Как ярмарочного уродца, возят мнимого убийцу по всей Германии и всюду, где имеется еще не раскрытое преступление, выставляют его напоказ.

Но для того чтобы демонстрировать этот цирк, необходимо было постоянно поддерживать инфантильного Людке в хорошем настроении. Члены специальной комиссии ведут себя с ним, как со старым другом.
Они обращаются к нему на «ты», ходят с ним в баню, бреют его, рассказывают ему последние анекдоты. Каждый день они заверяют его, что на Рождество он снова будет дома. Они даже спят в его камере, когда ему становится там слишком скучно.
Караульному персоналу тюрем, в которых Бруно содержится во время этого турне, строго запрещается давать ему понять, что за признания в убийствах он может получить наказание.
Бруно Людке ставят даже на спецдовольствие, и, наверное, самый любопытный документ в деле — заявление специальной комиссии в Главное продовольственное управление Берлина «относительно льготной выдачи карточки на табачные изделия для Людке Бруно».
В нем говорится дословно: «Чтобы поддерживать его (Людке) в хорошем настроении и соответственно в состоянии, благоприятном для допросов, он должен снабжаться со стороны сотрудников комиссии в достаточном количестве продуктами питания и табаком».

За оказанное радушие Бруно Людке выказывает свою признательность и… признается еще в тридцати четырех убийствах — слово в слово так, как они описаны в делах, которые уже изучил комиссар Франц. Маршрут поездки, специальной комиссии охватывает почти всю Германию.
Каждую неделю комиссар уголовной полиции Франц посылает рапорты о благоприятном ходе расследования дел об убийствах в Главное имперское управление безопасности, где дальнейшую работу над делом Людке ведет обергруппенфюрер СС Небе. Когда сегодня читаешь эти сообщения, можно лишь развести в недоумении руками, насколько примитивно, порой даже топорно был налажен этот конвейер признаний.
Ни разу во многих сотнях протоколов не отмечено, чтобы какой-нибудь из обнаруженных на месте преступления отпечатков пальцев принадлежал Людке. Не назван ни один свидетель, который бы видел Бруно Людке там, где было совершено убийство. Вместо этого имеются десятки показаний людей, которые однозначно заявляют, что Бруно — не тот человек, который был замечен ими поблизости места преступления.
К тому же следует отметить, что Бруно Людке во время своих бесчисленных допросов ни разу связно не рассказал, как он совершил то или иное убийство. Все беседы с ним — это запутанная игра в вопросы и ответы, в конце которой неожиданно всплывают нужные конкретные данные. Создается впечатление, что их вдалбливали в Бруно с большим трудом.

Из беспредельной ли наивности или из беспардонной наглости комиссар Франц ожидал, что Главное имперское управление безопасности проглотит такую «развесистую клюкву», как Бруно Людке в качестве суперубийцы всех времен, чтобы устроить над ним показательный процесс.
Но в Гамбурге, на последнем большом спектакле специальной комиссии, Франца ожидает свой «Ватерлоо». Предоставим слово советнику Фаульхаберу, тогдашнему начальнику гамбургской уголовной полиции, направившему конфиденциальный рапорт в Имперское управление уголовной полиции в Берлине. В нем говорится:
«Специальная комиссия берлинского управления уголовной полиции по расследованию преступлений убийцы Людке… с 27 сентября по 4 октября 1943 года была в Гамбурге с целью выяснения, в каких местных делах об убийствах Людке может фигурировать как преступник…
45-летний Бруно Людке из Кепеника (Берлин), который прибыл вместе с комиссией, судя по всему, является не вполне вменяемым человеком. Здесь, в Гамбурге, Людке признался еще в трех убийствах.
Людке был склонен также признаться в убийстве на почве сексуального извращения 19-летней Луизы Дром 30 июля 1933 года и 58-летней фрау Ханк 13 октября 1941 года, когда его привели на места совершения этих преступлений, если бы ему в этих случаях не были поставлены местными сотрудниками уголовной полиции вопросы по объективному составу преступления, на которые он не мог ответить.

Сделанные Людке в Гамбурге признания вызывают у меня серьезные сомнения относительно их правильности. По-видимому, у Людке в результате продолжающихся уже более шести месяцев почти ежедневно допросов выработался своеобразный комплекс «готовности сознаваться», который, как свидетельствует опыт, приводит к тому, что в высшей степени психически неустойчивый Людке начинает делать так называемые «добровольные» признания.
Возможность для этого у него имеется, так как он постепенно усвоил систему постановки вопросов сотрудниками специальной комиссии и узнает отсюда столько, что после одного-двух дней бесед и допросов может сделать на месте преступления на первый взгляд вполне правдоподобное признание.
У Людке, вследствие его почти граничащего с идиотизмом уровня умственного развития, готовность делать признания заходит так далеко, что он натуральным образом начинает плакать и обращаться за помощью к членам спецкомиссии, если не может сориентироваться на месте преступления и не в состоянии дать удовлетворительные ответы, чтобы взять на себя еще одно убийство.
Кроме этих общих сомнений, то, что Людке не является убийцей в деле Генриетты Куйер, доказывает еще такой факт: настоящего преступника в свое время видели несколько вполне надежных свидетелей. Они полностью исключают возможность того, что им мог быть Людке.
Поскольку в этой связи возникли сомнения в том, что Людке вообще когда-либо бывал в Гамбурге, я использовал без ведома специальной комиссии представившуюся мне возможность доверительно побеседовать с Людке, не выдавая, с кем он имеет дело.
Принимая меня за сокамерника, он снова и снова заверял, что никогда не бывал в Гамбурге. На мои дальнейшие расспросы Людке отвечал, что признался в гамбургских убийствах потому, что с ним очень хорошо обращались и обнадеживали тем, что вследствие добровольных признаний он до Рождества окажется на свободе.
Впрочем, во время этого разговора Людке утверждал также, что вообще не совершил еще ни одного убийства, о чем мне трудно судить в силу недостатка информации. Мне представляется целесообразным проведение проверки дела Людке вышестоящими и по возможности независимыми от специальной комиссии инстанциями».

Таким был официальный рапорт советника Фаульхабера в Имперское управление уголовной полиции. Более четко высказывает он свое мнение в частном письме к берлинскому коллеге. В нем говорится:
«Дорогой друг! После того как ваша специальная комиссия записала на счет «убийцы-маньяка Бруно Людке» еще три убийства — с чем я выразил свое несогласие, — я хотел бы тебя, как старого друга и ответственного руководителя отдела, заранее поставить в известность о том, что я в этот «театр» (извини за выражение) не верю.
Дорогой Вильгельм! Неужели ты всерьез веришь в то, что Людке совершил те убийства, в которых признался, с их абсолютно разными почерками и мотивами? Я тоже был бы очень рад «спихнуть» несколько нераскрытых убийств. Но когда познакомился со способом определения виновности в совершении преступления, мне стало все ясно…»
Эти сообщения советника Фаульхабера из Гамбурга знаменуют собой конец версии душевнобольного «убийцы» Бруно Людке. Впрочем, в Берлине советник Тоготце пытается еще раз вступиться за репутацию посланной им в турне специальной комиссии. Ему удается даже добиться того, что советнику гамбургской уголовной полиции запрещают впредь делать самовольные рапорты.

Но тем не менее в Главном имперском управлении безопасности настораживаются и поручают проверить достоверность признаний Бруно Людке высококвалифицированным и главное — независимым от ведомства врачам, криминалистам и сотрудникам прокуратуры.
Между тем Бруно Людке начинает понимать, что не попадет к Рождеству домой, как постоянно заверял его комиссар Франц, если будет сознаваться в новых убийствах. Он отказывается давать показания и все чаще сопротивляется ежедневным экспериментам, применяя силу.
Каждый день Бруно требует, чтобы его друг Хейнц (Франц) забрал его в Берлин. Для последнего эксперимента в Вену специально командируют двух бывших членов специальной комиссии.
В конце марта 1944 года Бруно Людке предстает перед комиссией, состоящей из сотрудников прокуратуры, РСХА, министерства юстиции и врачей. Директор Венского института, профессор Шнейдер, говорит Людке доброжелательным тоном: «Ну, Бруно, расскажи господам, что ты там такое делал с женщинами».

Однако никакая доброжелательность, к которой приходится прибегать еще раз, не в состоянии ободрить запуганного, возможно, боящегося смерти слабоумного человека, робеющего перед таким количеством незнакомых лиц.
Бруно Людке уже давно забыл то, что в толстых папках запротоколированы его собственные показания. Его память сохраняла сложные детали отдельных убийств, которые Франц вдалбливал ему каждый раз, только в течение одного допроса, и даже тогда приходилось все время исправлять допущенные им ошибки.
Здесь, в Вене, Людке воспроизводит лишь путаные, бессвязные фразы, относящиеся больше к выездам на места преступлений со специальной комиссией, а не к самим, якобы им совершенным убийствам.
Опытные работники прокуратуры, суда и следственных органов быстро понимают, какую злую шутку сыграли с этим человеком, и им сразу становится ясно, что открытый судебный процесс над Людке может кончиться только грандиозным скандалом.
Бруно Людке, вероятно, замечает, что в нем разочарованы, так как он не предоставил господам того, чего от него ожидали. Он впадает в ярость, начинает размахивать связанными руками и кричать:
«Да все это вы и так знаете, я все рассказал Хейнцу, и он это записал. А теперь я хочу отсюда выбраться, хочу домой, и если вы меня не выпустите, я вообще ни слова больше не скажу!»

Когда он распаляется и начинает звать во весь голос комиссара Франца, два дюжих вахмистра хватают его и кладут на кожаную лежанку. Один из присутствующих врачей делает ему укол.
В этот раз шприц наполнен успокаивающим средством, однако через несколько дней, 8 апреля 1944 года, в нем будет десять кубических сантиметров раствора цианистого калия, которые и введут Бруно под каким-то предлогом.
Последний лживый протокол комиссара Франца датирован 14 апреля 1944 года. Он гласит: «По сообщению советника уголовной полиции Краузе, Людке умер 8 апреля 1944 года в 15 часов в тюрьме управления уголовной полиции после непродолжительной болезни. Имперское управление уголовной полиции ходатайствует о прекращении дела Людке».
Несколько месяцев спустя по указанию свыше комиссар уголовной полиции Франц лишается брони. Он становится солдатом и погибает за несколько дней до конца войны в боях за Берлин.
Дело Людке приобретает статус «секретного дела имперского значения» и исчезает в стальных шкафах министерства юстиции, пока двенадцать лет спустя не попадает темными путями в руки беззастенчивого, жаждущего наживы западногерманского журналиста Шницлера.
Совершенно не считаясь с действительными фактами и извратив их до неузнаваемости, он написал повесть «Ночью, когда пришел дьявол» — страшную сказку о величайшем убийце-маньяке всех времен! А поскольку люди готовы платить за то, чтобы их пугали жуткими историями, он вместе с кинематографистами живо состряпал сценарий.

А бывший штурмбаннфюрер СС Тоготце, руководитель расследования по делу Бруно Людке, после 1945 года снова занял руководящий пост, уже в западноберлинской уголовной полиции, а в октябре 1959 года ушел в отставку с пенсией в размере 1400 марок в месяц.

Продьоль Гюнтер. Gunter Prodohl 1920-1988 гг.

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *