Историю пишут победители. Поэтому, говоря об Октябрьской революции, мы по умолчанию имеем в виду большевиков. Но была и другая политическая сила, сыгравшая значительную роль в победе коммунистов, — левые эсеры. Кто эти люди и почему о них предпочитают не вспоминать — читайте в нашем материале.
Эсеры, эсеры, кругом одни эсеры
Эсеры преобладали в Петроградском Совете (Петросовете), который возник после Февральской революции как неофициальный орган власти. Затем Петросовет подгребли под себя большевики, и он стал опорным центром нового переворота. Чтобы захватить власть, там создали боевое крыло — Военно–революционный комитет (ВРК) Петросовета. Он, собственно, и провёл операцию по свержению Временного правительства.
В ВРК входили эсеры, в бюро ВРК входили эсеры, и возглавлял ВРК тоже эсер — Павел Лазимир.
Пикантность момента заключалась в том, что во главе Временного правительства стоял тоже эсер — Александр Керенский. А основатель и главный идеолог партии социалистов–революционеров Виктор Чернов был министром земледелия.
Если представить взятие Зимнего дворца, вы наверняка увидите быдло в тулупах, штурмующее обитель утончённых особ, слушающих вальсы Шуберта. Или наоборот — толпу отчаявшихся людей, готовых ценой жизни отвоевать своё будущее у жирных кровопийц (в зависимости от ваших политических взглядов).
А как вам такая картина: эсеры штурмуют эсеров?
И нет, это не попытка преуменьшить роль большевиков, просто о них — в отдельной статье.
Наследники «Народной воли»
Социалисты–революционеры вели генеалогию от организации «Народная воля». Результатом её разгрома стали кружки, которые впоследствии и слились в партию социал–революционеров («с.–р.», или эсеров).
Не то чтобы это было чем–то уникальным. Если взглянуть на список участников II съезда РСДРП (Российская социал–демократическая рабочая партия), то там треть делегатов — бывшие члены «Народной воли». Для большевиков эта организация была чем–то вроде прошлогоднего снега (см. знаменитое ленинское «мы пойдём другим путём»), в то время как эсеры гордились своим народническим наследством.
Социал–демократы были против индивидуального террора. Эсеры же активно его практиковали, поэтому считались революционнее. (Кто будет разбираться в тонкостях программы, когда один бегает с бомбами, другой — с листовками? И так ясно, кто из них «настоящий» революционер).
Партия сформировалась к началу 1902 года. Тогда же возникло её боевое крыло, которое тут же грохнуло министра внутренних дел Дмитрия Сипягина. Как вы понимаете, во времена отсутствия телевидения и соцсетей это обеспечило организации такой пиар, который большевикам и не снился. К слову, следующего главу МВД, Вячеслава Плеве, эсеры тоже убили. Но чуть позже — в 1904 году. И вообще, социалисты–революционеры много кого убили, включая великого князя Сергея Александровича.
С 1905 года партия стала раскалываться. Началась Первая русская революция, в которой эсеры приняли активнейшее участие. (В частности Свеаборгское восстание — во многом их рук дело). Это обострило внутренние противоречия по вопросам тактики.
Сначала от эсеров отвалился Союз социалистов–революционеров–максималистов, считавший, что надо сосредоточиться на эксах (сокр. от экспроприация — изъятие собственности, то бишь ограбление. — Прим.ред.) и терактах. За несколько месяцев максималисты награбили в кассу партии более миллиона рублей и устроили покушение на Столыпина.
Затем организацию разгромили, но со временем она возродилась. В октябре 1917–го эсеры–максималисты участвовали в штурме Зимнего, а позже влились в советское общество.
Произошёл также откол справа. Те, кто взял курс на парламентскую борьбу, создали в Думе фракцию «трудовиков».
Вообще с Думой у эсеров не сложилось. Первую они бойкотировали. Во вторую пропихнули 37 своих депутатов — и вкупе с другими народническими организациями составили там большинство. После того как Думу разогнали, социалисты–революционеры вернулись к бойкоту выборов.
Бойкот и стал причиной того, что Керенский на время формально вышел из партии. В 1912 году он стал депутатом 4–й Думы, в 1915–м — лидером фракции «трудовиков», а в июле 1917 года и вовсе пришёл к успеху — возглавил хоть и очень временное, но всё же правительство. В партию он вернулся в марте 1917 года. Увы, после Февральской революции в организацию валили корыстные проходимцы, из–за которых даже появилось понятие «мартовский эсер». Что не добавило плюсов имиджу Керенского.
Взятие власти, дубль два
В Февральской революции эсеры сыграли немаловажную роль. Хотя они делали ставку на крестьянство, у них была своя опора и в городах. Особенно на ткацких фабриках, где работали сезонники (сезонные рабочие, то есть фактически крестьяне, подрабатывающие в городе в перерывах между сельскохозяйственным трудом. — При. ред.). Но вхождение во власть сыграло с идейно рыхлой партией злую шутку.
В отличие от большевиков, программа эсеров оставалась довольно туманной. Пока была монархия, это было не столь важно.
Типа, мы боремся против царя, что тут неясного?
А после Февральской революции ориентир исчез, и эсеры очень быстро покатились вправо.
Новый курс ЦК, в свою очередь, вызвал недовольство у левого крыла. Террористы с бомбой за пазухой обнаружили: правые эсеры пользуются ими как тараном, чтобы проводить не слишком симпатичную им политику. Левые эсеры были против войны. К тому же они увидели, что Временное правительство только просиживает штаны и ничего не сделало для решения аграрного вопроса. Если для большевиков земельный вопрос был не слишком актуален, то эсеры, считавшие крестьянство квинтэссенцией русского народа, восприняли это как переход на сторону контрреволюции.
Внешне всё было прекрасно. Партия пользовалась бешеной популярностью и к лету 1917 года насчитывала уже миллион членов. Но внутренне она трещала по швам.
Раскол между правыми и левыми эсерами, по сути, повторял разницу в отношении к Временному правительству у большевиков и меньшевиков. И проблемы с размежеванием у них были точно такие же. Вот только и левое, и правое крыло РСДРП до Октябрьской революции успело организационно оформиться, а с.–р. не успели. В результате в ответственный момент отдельные газеты и организации у левых эсеров были, а своей вертикали не было.
После переворота
Говорят, идею Декрета о земле большевики украли у эсеров. Скажем больше: они не только декрет, они ещё и семерых эсеров украли для кооптации (введение в состав выборного органа новых членов без проведения дополнительных выборов. — Прим.ред.) в первый состав правительства.
Так, Исаак Штейнберг возглавил наркомат юстиции. Владимир Трутовский стал наркомом по местному самоуправлению, Прош Прошьян — народным комиссаром почт и телеграфа. Владимира Карелина назначили наркомом госимущества, и т. д. В общем, установились союзнические отношения. Большевики ведь с левыми эсерами не только под пулями вместе бегали.
После успешного взятия власти и ареста членов Временного правительства, бунтовщиков ждало самое неприятное — II Съезд Советов. Нужно было объяснить толпе работяг и солдат, почему революционное правительство эсеров и меньшевиков низвергнуто, а у делегатов Съезда даже разрешения не спросили.
Когда руководство партии эсеров обвинило Ленина во всех смертных грехах и призвало покинуть заседание, чтобы сорвать кворум, левые эсеры никуда не пошли. Чем и обеспечили большевикам советскую власть.
В декабре 1917 года окончательно сформировалась Партия левых социалистов–революционеров (ПЛСР). Формально это выглядело как очередной откол от с.–р., но в неё перекочевало ядро дореволюционной партии, отцы‑основатели.
Левоэсеровский мятеж и арест Дзержинского
Вопрос о Брестском мире расколол союзников. ПЛСР, как и левые коммунисты (радикальная фракция РКП(б), образовавшаяся в январе 1918, выступала за немедленный экспорт революции. — Прим. ред.), сочли позицию ленинского правительства в этом вопросе, мягко говоря, оппортунистической. Они утверждали: мир с германским правительством недопустим. Мол, надо вести войну и надеяться, что в Германии тоже случится революция. Тогда сбросившие монархическое иго народы объединятся, и мир наступит сам собой.
Революция в Германии действительно произошла — в ноябре 1918 года. Вот только в марте, во время заключения мира, предвидеть это было невозможно. Да и за оставшиеся месяцы Советскую республику раскатали бы в блин. Большевики, несмотря на бездны налипшего к ним позже пафоса, были жёсткими прагматиками, и им подобные мутные перспективы не улыбались.
Были и другие причины для конфликтов. Например, неравное представительство в Советах для крестьян — на одного агрария тогда приходилось пять рабочих.
Левые коммунисты в своём недовольстве ограничились тем, что устраивали перебранки с ленинцами на съездах. А «истинные революционеры» затеяли эскападу, известную как «восстание левых эсеров».
5 июля на V Съезде Советов великолепная Мария Спиридонова, 33–летняя «бабушка русской революции», назвала большевиков предателями, ничем не отличающимися от Керенского. Однако объявить войну Германии и вынести недоверие правительству не получилось, и, проиграв голосование, делегация ПЛСР покинула зал.
А 6 июля, во второй день съезда, левые эсеры убили германского посла Вильгельма фон Мирбаха и арестовали Дзержинского.
Сделано и то и другое было топорно и некузяво. Мирбаха убили при свидетелях — убийцы тупо прошли в посольство по корочкам ВЧК. Что касается Дзержинского, он вместе с тремя чекистами явился в здание ВЧК на Большом Трёхсвятительском переулке, где окопались заговорщики, выбил двери и потребовал выдать убийц. Его почли за лучшее взять в заложники. Железный Феликс в ответ жизнерадостно пообещал расстрелять ЦК ПЛСР в полном составе.
Вскоре Владимир Ильич Ленин получил телеграмму, из которой с удивлением узнал, что его власть низложена, — восставшие захватили телеграф. Ещё они захватили почтамт, типографию, главный штаб ВЧК и 26 заложников в довесок к Дзержинскому. Правительственные войска отказались вмешиваться в происходящее. Типа, чуваки, разберитесь между собой сами — мы уже вообще не понимаем, кто тут из вас революционер.
Много шума — и ничего
Мятеж 6 июля в Москве мало отличается и по характеру, и по количеству жертв от восстания 7 ноября в Петрограде. Точно так же схлестнулись две силы, именующие себя революционными, а противника — контрреволюционным. Точно так же у правительства не оказалось под рукой верных войск. И точно так же всё прошло почти бескровно. Разница в том, что у большевиков был Ленин, а у ПЛСР не было.
Эсеры совершили ошибку, которая характерна для всех ультрареволюционеров. Они считали, что достаточно восстать, а всё дальнейшее произойдёт само собой. Вместо того чтобы использовать свой отряд в 800 штыков, имеющиеся броневики и орудия для захвата власти, участники мятежа стали ждать, что к ним присоединятся народные массы. Естественно, никакие массы к ним не примкнули.
Охрана Большого театра, где заседал V Съезд Советов, в дни мятежа левых эсеров (