“Лагерь военнопленных в забайкальских степях под Читой. Вереникин, наш последний комендант, не признал новое правительство и с офицерами и некоторомы нижними чинами нашей прежней охраны решился на вооруженное востание.
С сегодняшнего утра мы слышим выстрелы. Все у окон,напряженно глядят на восток. – “Он со своими частями за кладбищенской сопкой” – сообщает Виндт,только что вернувшийся со двора.
В 10 часов на востоке появляется первый поезд большевиков, за ним сразу второй третий. Теплушки забиты войсками, на открытых платформах артиллерия.
Почти в то же самое время слева и справо от колеи скачут сотни три кавалеристов. У них рослые, свежие кони, они до зубов вооружены. На их смушковых папахах горят красные звезды.
Густо высыпает загорелая и горластая пехота, короткими перебежками бежит по путям. Солдаты,по указанию пары конников с мотыгами и лопатами, разворачиваются в сторону нашего лагеря, с чуть слышным шумом сваливают забор перед соседней козармой, рассредотачиваются вдоль него тонкой цепочкой.
“Такое впечатление, будто они собираются рыть окопы перед нашими окнами!” – говорит доктор Бергер. – “Тут может сделаться жарко!”…
С Зейдлицем мы идем в деревню. Орудия в походном положении с шумом галопируют на восток. Не чувствуется командной власти, скорее это толпы мародеров, почти каждый что-то выкрикивает, ругается и спорит.
Их предводители, молодые люди с умными лицами, приветливо разговаривают с ними, и при этом у них такой взгляд, словно они видят какуе-то далекую цель, которая не имеет со всем этим ничего общего.
Мы на некоторое время останавливаемся. Зейдлиц пропускает красногвардейцев, провожая их холодным пренебрежительным взглядом. Некоторые пьяны и с громким пением начинают бестолково плясать. – “Банда разбойников” – говорит он наконец – “Один эскадрон немецких драгун загнал бы их в Байкал…”
После полудня приходит наш гауптман с полковником фон Штранном, австрийским старшим по лагерю. С ними идут два большевистских командира. “Послушайте фенрих, переводчик болен. Новый комендант хотел бы довести до нашего сведения приказы. Вот бумага, запишите что он скажет” – говорит мне гауптман…
“Вы понимаете по русски?” – спрашивает новый комендант, молодой стройный человек с умным, но испитым лицом. – “Хорошо, записывайте: Кто станет оказывать содействие белым частям, будет расстрелян. Записали?.. Кто станет информировать белые войска, будет расстрелян.
Записали?..Те из военнопленных, кто хочет вступить в наши ряды, сразу станет свободным русским гражданином, получит паек, денежное содержание и оружие. Записали? Хорошо…”
В это время пара кавалеристов приводят первого пленного, молодого офицера патруля Вереникина. Его подводят к командиру. Они разглядывают друг друга, и их взгляды на секунду вспыхивают искрами ненависти, словно электрические заряды.
“Если ты дашь показания, мы тебя сразу расстреляем!”- слышу я слова коменданта – “Если нет, будем пытать пока не заговоришь!”
“Что ты хочешь знать?” – спрашивает офицер. Это молодой казак, его желтые лампасы почти горят, какие они яркие. – “Кто у вас командует? Где сейчас ваш командир?” – “Бог нами командует!” – отвечает казак странно высоким, торжественным голосом.
“Смеешся надо мной?” – приходит в ярость комендант, замахивается кулаком, в котором зажата рукоятка тяжелого парабеллума, и ударяет его между глаз.
Мы медленно пятимся… – “И это братья?”… – бормочет Зейдлиц – “Сыновья одной страны?” В нашем мозгу запечатались два новых понятия: белые и красные. Первое соприкосновение с трагедией,что разразилась в России.
До сих пор от нового режима,было только приятное. Все посты изчезли, муштра офицерами нижних чинов отменена. “У большевиков – все равны!” – звучит повсюду. Мы можем идти куда хотим, вот только не имеем право ходить на вокзал.
Этого вполне достаточно. Ведь мы по-прежнему пленные. Бежать по степи безсмысленно, замерзнешь первой же ночью или разорвут волки. О, большевики умнее своих царских предшественников или Временного правительства, эти большевики смогли достичь того же, только гораздо дешевле…
Нет, мы не рассматриваем их как врагов. Нам подходит то, что мы от них слышим, их духовные устремления, идеология, безграничная жестокость, слишком странные и непостижимые фигуры.
Начало 1918 года. Атаман Семенов наступает. Сегодня утром, как только рассвело, мы проснулись от топота копыт. Подбежав к окну, повсюду увидели патрули. Широкая траншея перед нашим бараком заполняется солдатами. – “Вот и сказка начинается!” – восклицает Виндт.
Получасом позже с восточной стороны появляется цепь стрелков, за ней вторая, третья, четвертая,пятая….Красная окопная команда неуверенна. Командиры с бледными лицами глядят в бинокли. -” Седьмая, восьмая, девятая… – черт побери!” – слышу я,как чертыхаются красногвардейцы.
С пронзительным звоном лопается оконное стекло. Первый залп полевой артиллерии проревел между казармами и ударил в песок перед первой цепью стрелков.
Далекие цепи приближаются, преодолевают полосу заградогня и ведут прицельный огонь. Их пули одна за одной влетают в наши окна. Некоторое время мы лежим на полу но потом опять выглядываем наружу.
Как раз под нашим окном находится командир в черной кожанке с пулеметом. Дуло сверкает непрерывно,ходит взад-вперед… – “Почему продолжают лежать атакующие?” – бормочет Зейдлиц – “Всего две большие перебежки до траншей…” Да, кажется цепи хорошо укрытые за складками местности уже и не собираются атаковать. Может они чего-то ждут?
В этот момент за казармами, с тыла обороняющихся, раздается громовое “Ура” казаков, нарастает топот безчисленных лошадей. – “Святые угодники, что за картина!” – восклицает Ольферт. От двух до четырех полков атакующих казаков, стоя в стременах, ведомые удивительно большим числом офицеров, мчатся на деревню…
Красным удается развернуть два орудия, но поздно – враг уже возле них. В тот-же момент цепи стрелков поднялись и сделали последний рывок к траншеям…Никому не удалось убежать.
Одна группка обороняется до тех пор, пока всех не уничтожают. Другая группка бросает оружее. Под окном семерых командиров, безоружных, тяжелораненых гонят к стене. Среди них молодой командир в черном.
Крупный, красивый офицер подступает к ним. В его руке тяжелая плеть. Начинается короткий и безжалостный допрос. Шестеро безвольно дают показания, а молодой командир в черном делает неприличный жест и плюет офицеру под ноги.
“Покатать, пока не сдохнет!” – распоряжается офицер с ледяным спокойствием и бьет пленного по лицу тяжолой плеткой… Шестеро забайкальских казаков привязывают его ноги длинной веревкой к хвостам двух приплясывающих казачьих лошадей. Офицер проверяет их работу.
“Хорошо ребята…” – усмехается он – “Теперь вперед,покатайте его с часок!” Они вскакивают в седла и с гиками мчатся в степь. Стройное тело коменданта подскакивает, ошметки отлетают на камнях, оставляя за собой кровавый след…
Два часа спустя пришел адьютант нашего гауптмана. – “Переводчик все еще болен. Идите за мной. Новый комендант желает отдать нашим старшим приказы…” – из записок плененного фенриха (кандидата в офицеры), командира взвода прусского драгунского полка Эдвина Двингера.
