Девятого октября, когда 8-я американская армия пересекла 38-ю параллель, генерал Макартур выступил по радио со своим последним призывом к северокорейским властям сложить оружие и прекратить боевые действия, а также “оказать полное содействие ООН по созданию объединенного, независимого и демократического правительства Кореи”.
Ким Ир Сен отклонил этот призыв и заявил по радио, что “корейский народ не одинок в своей борьбе и получает абсолютную поддержку со стороны Советского Союза и китайского народа”.
Почти одновременно китайский министр иностранных дел в Пекине провозгласил, что “американское военное вторжение в Корею представляло собой серьезную угрозу безопасности Кореи с самого начала… Китайский народ не может оставаться в стороне при такой серьезной ситуации”. Мао уже отдал приказ китайским “народным добровольцам” (КНД) войти в Корею.
Однако китайские предостережения не удержали Соединенные Штаты, и Комитет начальников штабов отправил Макартуру дополнение к его инструкциям по ведению боевых действий в Северной Корее.
В случае вступления основных китайских подразделений в Корею “без предварительного уведомления”, командующий силами ООН должен был продолжать действия до тех пор, пока его силы не добьются решающего успеха.
Любые действия против объектов на китайской территории должны быть предварительно согласованы с Вашингтоном. Однако аналитики из разведки США по-прежнему считали маловероятной полномасштабную интервенцию коммунистического Китая до тех пор, пока Советский Союз не решится на мировую войну.
Поскольку у Китая практически не было необходимой военно-воздушной и военно-морской поддержки, то угроза интервенции, хотя и “производила впечатление, но вовсе не являлась бесспорной”.
23 октября “демократический диктатор” Ли Сын Ман (https://ru.wikipedia.org/wiki/Ли_Сын_Ман) заявил репортеру из “Ю.С. Ньюс энд Уорлд Рипорт”, что, несмотря на усилия ООН ограничить его власть на юге, он предлагает установить временный гражданский контроль над всей страной.
Южнокорейская армия и полиция, заявил он, выяснят, каково общественное мнение в районах севернее 38-й параллели, чтобы определить, останутся ли постоянно на своих постах назначенные им губернаторы провинций и нужно ли проводить общенациональные выборы?.
Появившееся через два дня сообщение специального корреспондента “Таймс оф Лондон” в Корее подтвердило опасения, что подобное “выяснение общественного мнения” не будет иметь ничего общего с объективностью.
В сообщении говорилось, что летом северокорейцы вели себя в Сеуле как оккупанты на завоеванной территории – но действия Корейской республики на освобожденных территориях южнее 38-й параллели были ничем не лучше.
Несмотря на усилия американских офицеров и чиновников ООН, южнокорейская полиция и националистические организации продолжали жестоко преследовать тех, кто подозревался в сотрудничестве с коммунистическими оккупантами. Репортер описал свою поездку в деревню около Сеула, во время которой он наблюдал за грубейшим поведением полиции.
Он писал, что: “допрос”, как и “ликвидация” – это слишком мягкие термины для того, чтобы описать их действия. На самом деле это означало побои прикладами винтовок и бамбуковыми палками, допрашиваемым загоняли щепки под ногти”.
В то время как для остального мира эта война оставалась локальной как с географической точки зрения, так и в отношении применяемого оружия, то для корейцев она была, как отмечает исследователь Че Чжин Ли, тотальной войной со всей присущей ей варварской деструктивностью и огромными всесторонними последствиями. Историк Брюс Камингс пишет:
“В 1953 году Корейский полуостров представлял собой дымящиеся руины. От Пусана на юге до Синыйчжу на севере корейцы хоронили своих мертвых, оплакивая потери и пытаясь соединить разбитые осколки былой жизни. В столице Южной Кореи Сеуле пустые здания, подобные скелетам, стояли вдоль улиц, мощенных чудовищной смесью бетона и шрапнели.
Возле американских военных лагерей, расположенных на окраинах столицы, множество нищих ждали момента, чтобы покопаться в мусоре, который выбрасывали иностранные солдаты.
На севере все современные сооружения теперь едва стояли; Пхеньян и другие города представляли собой кучи разбитого кирпича и пепла, фабрики были пустыми, огромные плотины больше не сдерживали воду. Люди жили подобно кротам, ночуя в пещерах и штольнях и просыпаясь в кошмаре наступившего дня”.
Число погибших, раненых и пропавших без вести корейцев приближалось к трем миллионам – что составило десятую часть общего количества населения. Еще десять миллионов корейцев оказались разлучены со своими семьями; пять миллионов стали беженцами. Материальный ущерб Северной Кореи составил 1,7 млрд долларов, Южной Кореи – 2 млрд, что соответствовало ее общему национальному доходу за 1949 год.
Северная Корея потеряла около 8700 промышленных предприятий, Южная Корея – в два раза больше. И на Севере, и на Юге было разрушено приблизительно 600 000 домов. Трагедию усугубил тот факт, что страна осталась расколотой на две части, и было мало надежды на то, что такое положение изменится в обозримом будущем.
Справедливости ради следует заметить, что весной 1954 года в Женеве состоялась конференция по вопросу объединения полуострова, однако позиции сторон на ней оказались настолько непримиримыми, что прогресс так и не был достигнут.
Хотя китайцы понесли тяжелые потери, а их устаревшее вооружение и допотопная система снабжения не могли обеспечить успех наступлений, предпринятых зимой и весной 1951 года, Китай заставил самое сильное государство мира пойти в Корее на компромисс и на равных вести переговоры с представителями КНР.
“Навсегда ушли времена, – заявил генерал Пын Дэхуэй, выступая 12 сентября 1953 года, – когда западные державы могли завоевать восточную страну, расставив несколько пушек вдоль берега”.
Никто на Западе никогда теперь не сможет настолько не считаться с мощью Китая, насколько осенью 1950 года это сделал генерал Макартур. В середине 1960 года Вашингтон тщательно избегал отправки своих сухопутных войск в Северный Вьетнам именно из опасения, что это вызовет прямую интервенцию Китая.
http://militera.lib.ru/h/stueck_w/index.html
