В 1910-20-х годах знаменитого российского кинорежиссёра Льва Кулешова очень занимал вопрос о механизмах восприятия фильмов аудиторией. Это было время, когда искусство кино только-только зарождалось, но кинозвёзды уже появились, и публика сходила по ним с ума. В числе таких звёзд был и Иван Мозжухин. Кулешов снял с Мозжухиным короткий фильм, в котором актёр не делает ничего — просто сидит и смотрит в камеру.
Последовательность кадров была следующая:
Сначала актёр смотрит в камеру, после этого показывают тарелку супа. Затем следуют кадры, где Мозжухин смотрит в камеру, которые сменяются изображением ребёнка в гробу. Еще раз лицо Мозжухина — и красивая женщина.
Зрители, по словам Кулешова, рассказывая о своих впечатлениях, восхищались тем, как замечательно артист изобразил сначала голод, потом сострадание и затем любовь. Но, как оказалось, кадры, где Мозжухин смотрит в камеру, были каждый раз одними и теми же. То есть фильм создавался, в сущности, в головах у аудитории.
Эффект Кулешова заинтересовал и психологов. Он демонстрировал, что человек переносит свои собственные эмоции и предположения в то, что видит.
Последующие исследования показали, что люди классифицируют (иногда правильно, иногда — нет) определённые выражения лиц в зависимости от контекста. Нейтральное выражение может выглядеть и счастливым и печальным. Перекошенное лицо может показаться восторженным или агонизирующим. Страх и злость тоже можно перепутать. Это понятно.
Но создание практически любого чувства из нейтрального выражения? Это, по мнению группы учёных Международного общества по исследованию кинематографии и СМИ, уже слишком.
Во-первых, говорят они, никто не знает, что в действительности Кулешов говорил зрителям и как он оценивал их реакцию. Кроме того, и сама реакция могла быть разнообразной.
Зрители могли заключить, что Мозжухин был влюблён в эту женщину, или испытывал к ней более низменные чувства, но никто не сказал, что он к ней равнодушен, никому не пришла в голову мысль, что он испытывал отвращение.
Никто не заключил, что по отношению к супу у него возникли какие-либо негативные ощущения. Ни в одном фрагменте никому из зрителей актёр не показался скучающим или незаинтересованным.
Так что, в то время как контекст, вне всякого сомнения, влияет на восприятие, влияние это довольно ограничено. Дана яркая эмоция, и её нельзя принять за негативную или враждебную. Зрители это знают, и затем формируют более специфическое представление относительно природы имеющейся эмоции.
Недавно французские студенты приняли участие в похожем эксперименте, изучавшем особенности восприятия.
Участникам показывали попеременно лицо актёра, играющего ребёнка, женщину в гробу. Это не был монтаж, просто три различных фрагмента. Когда показали только лицо актёра, 88 процентов студентов оценили его выражение как нейтральное.
Другим студентам показали три фрагмента, объединённых в фильм, и большинство всё равно сказали, что лицо нейтральное. 68 процентов назвали выражение лица нейтральным, после просмотра его в связке с фрагментом, где был суп. 61 процент — сказали то же самое про фрагменты с ребёнком и гробом.
Тем не менее, вопросы, конечно же, остаются. Кулешов имел дело не просто с неопытными зрителями, он имел дело со славой. Это был знаменитый актёр. Сколько людей, которых попросили бы оценить игру актёра, назвали бы выражение лица нейтральным, если бы оно принадлежало, скажем, Мерил Стрип?
Насколько в действительности монтаж меняет наше восприятие? Можем ли мы распознавать эмоции без контекста? Может быть, и не можем, но кое-какие варианты трактовок мы определённо в состоянии исключить.